Неточные совпадения
Придя к себе, он запер дверь, лег и пролежал до вечернего чая, а когда вышел в столовую, там, как часовой, ходила Спивак, тонкая и стройная после родов, с пополневшей грудью. Она поздоровалась с ласковым равнодушием старой знакомой, нашла, что Клим сильно похудел, и продолжала говорить
Вере Петровне, сидевшей у самовара...
Все
пришло в прежний порядок. Именины
Веры, по ее желанию, прошли незаметно. Ни Марфенька, ни Викентьевы не приехали с той стороны.
К ним послан был нарочный сказать, что
Вера Васильевна не так здорова и не выходит из комнаты.
—
Вера, можно
прийти к тебе? — спросил он.
Он с нетерпением ждал. Но
Вера не
приходила. Он располагал увлечь ее в бездонный разговор об искусстве, откуда шагнул бы
к красоте,
к чувствам и т. д.
Она послала узнать, что
Вера, прошла ли голова,
придет ли она
к обеду?
Вера велела отвечать, что голове легче, просила
прислать обед в свою комнату и сказала, что ляжет пораньше спать.
Райский
пришел к себе и начал с того, что списал письмо
Веры слово в слово в свою программу, как материал для характеристики. Потом он погрузился в глубокое раздумье, не о том, что она писала о нем самом: он не обиделся ее строгими отзывами и сравнением его с какой-то влюбчивой Дашенькой. «Что она смыслит в художественной натуре!» — подумал он.
На третий день
Вера совсем не
пришла к чаю, а потребовала его
к себе. Когда же бабушка
прислала за ней «послушать книжку»,
Веры не было дома: она ушла гулять.
— Пуще всего — без гордости, без пренебрежения! — с живостью прибавил он, — это все противоречия, которые только раздражают страсть, а я
пришел к тебе с надеждой, что если ты не можешь разделить моей сумасшедшей мечты, так по крайней мере не откажешь мне в простом дружеском участии, даже поможешь мне. Но я с ужасом замечаю, что ты зла,
Вера…
Про
Веру сказали тоже, когда послали ее звать
к чаю, что она не
придет. А ужинать просила оставить ей, говоря, что
пришлет, если захочет есть. Никто не видал, как она вышла, кроме Райского.
Но он не смел сделать ни шагу, даже добросовестно отворачивался от ее окна, прятался в простенок, когда она проходила мимо его окон; молча, с дружеской улыбкой пожал ей, одинаково, как и Марфеньке, руку, когда они обе
пришли к чаю, не пошевельнулся и не повернул головы, когда
Вера взяла зонтик и скрылась тотчас после чаю в сад, и целый день не знал, где она и что делает.
— Я не за тем
пришла к тебе, бабушка, — сказала
Вера. — Разве ты не знаешь, что тут все решено давно? Я ничего не хочу, я едва хожу — и если дышу свободно и надеюсь ожить, так это при одном условии — чтоб мне ничего не знать, не слыхать, забыть навсегда… А он напомнил! зовет туда, манит счастьем, хочет венчаться!.. Боже мой!..
— О, о, о — вот как: то есть украсть или прибить. Ай да
Вера! Да откуда у тебя такие ультраюридические понятия? Ну, а на дружбу такого строгого клейма ты не положишь? Я могу посягнуть на нее, да, это мое? Постараюсь! Дай мне недели две срока, это будет опыт: если я одолею его, я
приду к тебе, как брат, друг, и будем жить по твоей программе. Если же… ну, если это любовь — я тогда уеду!
К завтраку
пришла и
Вера, бледная, будто с невыспавшимися глазами. Она сказала, что ей легче, но что у ней все еще немного болит голова.
Райский, воротясь с прогулки,
пришел к завтраку тоже с каким-то странным, решительным лицом, как будто у человека впереди было сражение или другое важное, роковое событие и он приготовлялся
к нему. Что-то обработалось, выяснилось или определилось в нем. Вчерашней тучи не было. Он так же покойно глядел на
Веру, как на прочих, не избегал взглядов и Татьяны Марковны и этим поставил ее опять в недоумение.
Вера вечером
пришла к ужину, угрюмая, попросила молока, с жадностью выпила стакан и ни с кем не сказала ни слова.
Так она волновалась, смотрела пристально и подозрительно на
Веру, когда та
приходила к обеду и
к чаю, пробовала было последить за ней по саду, но та, заметив бабушку издали, прибавляла шагу и была такова!
Вообще все: язык,
вера их, обычаи, одежда, культура и воспитание — все
пришло к ним от китайцев.
Он боялся, что когда
придет к Лопуховым после ученого разговора с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет на
Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается
к старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
Конечно, это недоразумение не могло бы быть продолжительно; по мере приближения развязки, расспросы Крюковой делались бы настойчивее; она или высказала бы, что у ней есть особенная причина знать истину, или Лопухов или
Вера Павловна догадались бы, что есть какая-то особенная надобность в ее расспросах, и двумя — тремя неделями, быть может, несколькими днями позже дело все-таки
пришло бы
к тому же,
к чему
пришло несколько раньше, благодаря неожиданному для Крюковой появлению Кирсанова в мастерской.
Через три — четыре дня Кирсанов, должно быть, опомнился, увидел дикую пошлость своих выходок;
пришел к Лопуховым, был как следует, потом стал говорить, что он был пошл; из слов
Веры Павловны он заметил, что она не слышала от мужа его глупостей, искренно благодарил Лопухова за эту скромность, стал сам, в наказание себе, рассказывать все
Вере Павловне, расчувствовался, извинялся, говорил, что был болен, и опять выходило как-то дрянно.
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою новую
веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не будет бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий на чувства, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет мужей и жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница
придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай
к тому, кого ты любишь“, и не примет ее жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не жертв…
Его развлекла немного
Вера Лебедева, которая
пришла к нему с Любочкой и, смеясь, что-то долго рассказывала.
— Что же вы про тех-то не скажете? — нетерпеливо обратилась
Вера к отцу. — Ведь они, коли так, сами войдут: шуметь начали. Лев Николаевич, — обратилась она
к князю, который взял уже свою шляпу, — там
к вам давно уже какие-то
пришли, четыре человека, ждут у нас и бранятся, да папаша
к вам не допускает.
Так тоже
приходила из ихнего скита одна гадина:"Подь, мол, Филат Финагеич,
к нам в
веру, пшенисный хлеб будешь есть".
Нельзя даже с уверенностью сказать, как относятся сами выдумщики афоризмов
к своим выдумкам: сознают ли они себя способными поддержать их, или последние
приходят к ним случайно и принимаются исключительно на
веру.
Вера хотя была встревожена, но не удивилась и не
пришла в замешательство. Ночью, когда муж
пришел к ней в постель, она вдруг сказала ему, повернувшись
к стене...
Пути творца необъяснимы,
Его судеб таинствен ход.
Всю жизнь обманами водимый
Теперь
к сознанию
придет!
Любовь есть сердца покаянье,
Любовь есть
веры ключ живой,
Его спасет любви сознанье,
Не кончен путь его земной!
Сколько раз впоследствии она говорила мне, что в год моего рождения ей было двадцать лет от роду. Посещения
Веры Алексеевны, отличавшейся благословенным аппетитом, были до того часты, что у всех моих братьев и сестер она считалась домашним человеком, так как незаметно
приходила за четыре или пять верст и
к вечеру летней порой возвращалась домой.
К ночи
пришёл домой и сказал Михайле, что мне надо пожить с ними до поры, пока я не узнаю их
веру, и чтобы дядя Пётр поискал мне работы на заводе.
Вера Филипповна. Нет, я
к тому, что соблазну боюсь; народу я вижу много, так греха не убережешься. Сама-то я не соблазнюсь, а люди-то смотрят на меня, кто знает, что у них на уме-то! Молода еще да богата, другому в голову-то и
придет что нехорошее — вот и соблазн; а грех-то на мне, я соблазнила-то. Вот горе-то мое какое!
«Видно, гости», — подумал я. Потеряв всякую надежду видеть
Веру, я выбрался из сада и проворными шагами пошел домой. Ночь была темная, сентябрьская, но теплая и без ветра. Чувство не столько досады, сколько печали, которое овладело было мною, рассеялось понемногу, и я
пришел к себе домой немного усталый от быстрой ходьбы, но успокоенный тишиною ночи, счастливый и почти веселый. Я вошел в спальню, отослал Тимофея, не раздеваясь бросился на постель и погрузился в думу.
Пришли мне на память слова Ельцовой, что я не гожусь для ее
Веры… «Стало быть, ты годился», — подумал я, сызбока посматривая на Приимкова. Он у меня пробыл несколько часов. Он очень хороший, милый малый, так скромно говорит, так добродушно смотрит; его нельзя не полюбить… но умственные способности его не развились с тех пор, как мы его знали. Я непременно
к нему поеду, может быть, завтра же. Чрезвычайно любопытно мне посмотреть, что такое вышло из
Веры Николаевны?
И никому наша
вера не мешала, а даже как будто еще многим по обычаю
приходила и нравилась не только одним простым людям, которые
к богочтительству по русскому образцу склонны, но и иноверам.
Макар действительно слышал это от стариков, но так как во время своей жизни видел нередко, что татары уезжали на краденых конях до самого города, то, понятно, он старикам не давал
веры. Теперь же он
пришел к убеждению, что и старики говорят иногда правду.
Еще дальше идет Беха-Улла [Беха-улла Мирза Хуссейн Али — основатель бехаизма, иранского религиозно-политического течения, возникшего в середине XIX в. уже после подавления восстания бабидов и ориентированного на соединение науки и религии, отрицавшего религиозный и национальный фанатизм мусульманского Востока.], автор «Китабе-Акдес», в своей беседе с Э. Г. Броуном: «Мы же даем, — говорит он, — чтобы все народы
пришли к единой
вере, и люди стали братьями; чтобы рознь религиозная перестала существовать и уничтожено было различие национальностей.
Царство божие
придет к нам только тогда, когда церковная
вера с чудесами, таинствами и обрядами заменится
верой разумной, без чудес, таинств и обрядов. Время это приближается.
Вера эта еще в зародыше. Но зародыш не может не разрастаться. Будем же ждать и работать для того, чтобы время это скорее
пришло.
Таков как есть, — во имя крови,
За нас пролитой на кресте,
За
верой, зреньем и прощеньем,
Христос, я
прихожу к тебе.
Поэтому-то философия не исходит из догматов
веры, но
приходит к ним как подразумеваемым и необходимым основам философствования [Ср. определение взаимоотношения между
верой и «наукой» (под которой он разумеет, в первую очередь, философию) у Шеллинга: «
Вера не должна быть представляема как необоснованное знание; наоборот, следует сказать, что она есть самая обоснованная, ибо она одна имеет то, в чем побеждено всякое сомнение, нечто столь абсолютно позитивное, что отрезывается всякий дальнейший переход
к другому.
— Узнавать-то нечего, не стоит того, — ответил Морковников. — Хоша ни попов, ни церкви Божьей они не чуждаются и, как служба в церкви начнется,
приходят первыми, а отойдет — уйдут последними; хоша раза по три или по четыре в году
к попу на дух ходят и причастье принимают, а все же ихняя
вера не от Бога. От врага наваждение, потому что, ежели б ихняя
вера была прямая, богоугодная, зачем бы таить ее? Опять же тут и волхвования, и пляска, и верченье, и скаканье. Божеско ли это дело, сам посуди…
Повелел Спаситель — вам, врагам, прощати,
Пойдем же мы в царствие тесною дорогой,
Цари и князи, богаты и нищи,
Всех ты, наш родитель, зовешь
к своей пище,
Придет пора-время — все
к тебе слетимся,
На тебя, наш пастырь, тогда наглядимся,
От пакостна тела борют здесь нас страсти,
Ты, Господь всесильный, дай нам не отпасти,
Дай ты, царь небесный,
веру и надежду,
Одень наши души в небесны одежды,
В путь узкий, прискорбный идем — помогай нам!
Катеньку поместили в комнате возле Вареньки и Дуни. Все вечера девушки втроем проводили в беседах, иной раз зайдет, бывало,
к ним и Марья Ивановна либо Варвара Петровна. А день весь почти девушки гуляли по́ саду либо просиживали в теплице; тогда из богадельни
приходили к ним Василиса с Лукерьюшкой. Эти беседы совсем почти утвердили колебавшуюся Дуню в
вере людей Божиих, и снова стала она с нетерпеньем ждать той ночи, когда примут ее во «святый блаженный круг верных праведных». Тоска, однако, ее не покидала.
Весь роман светится несокрушимою
верою в то, что душа человеческая нормальна, свята, что «грех»
приходит к ней снаружи.
Он их «исповедовал во всех догматах» их
веры и — надо ему отдать честь —
пришел к заключениям весьма правильным и для этих добрых людей благоприятным.
—
Вера, но разве же я требую от тебя какого-нибудь подчинения? Подумай, в чем ты меня обвиняешь!.. Я начитаннее, — может быть, развитее тебя. Без меня ты решила бы такой-то вопрос так-то. Я прибавляю ряд данных, и благодаря им ты — совершенно свободно —
приходишь к более обоснованному выводу. Ведь вот и вся моя роль.
— Не претися о
вере и мирских междоречий
пришел я
к вам, никонианцам; досыта учители наши обличили новую
веру и вбили в грязь ваших фарисеев [Фарисеи — в древней Иудее зажиточные слои населения, отличавшиеся ханжеским религиозным благочестием; в переносном смысле лицемеры.].
Старшая дочь Капитолины Андреевны получила домашнее воспитание, и ее нравственная порча происходила постепенно, так что, действительно,
к шестнадцати годам она могла «
прийти в настоящее понятие и сообразить, в чем дело».
Вера же, по настоянию «высокопоставленного благодетеля», имя которого произносилось даже полковницей Усовой не иначе, как шепотом, была отдана в полный пансион в одно из женских учебных заведений Петербурга — «благодетель» желал иметь «образованную игрушку».
А как мы его выкрадем, то через епископов и старцев сделаем бунт, чтобы возвести Ивана Антоновича на престол, а Иван Антонович старую
веру любит; когда сделается бунт, то и мы
придем с нашим войском
к русской границе.
Резинкина. Честный человек, нечего сказать!.. Нет, мать моя, теперь не дам ему денег в руки — вышел из
веры. Сама пойду с ним
к портному… (Слышен крупный разговор в сенях. Мамаев входит и сквозь отворенную дверь говорит.) Говорят,
приходите завтра, теперь не до работы. Кстати, захватите и дерево ореховое у купца.
Предрассудки Образца, его отвращение
к нему, воспитание, отечество,
вера, множество других препятствий, около него роившихся при первой мысли о союзе с ней,
приходили на помощь науке и рассудку, чтобы побороть чувство, которое его одолевало.
Оставшиеся у Савина пятнадцать тысяч
приходили к концу, и он с горечью в сердце чувствовал, что ему вскоре придется отказывать своей «Верусе», как звал он
Веру Семеновну, в тех или других тратах.